Ты сказал, что я нетерпелива,

Ты прав на все сто, но сначала
надо меня понять.
Я тороплюсь листать вперед,
потому, что
у меня мало времени,
и много книг.

Представь себе, как это.

Я открываю книгу,
и мне ведь нужно понять, стоит ли ее читать
а для этого нужно пролистать вперед.

Обложка может быть, какой угодно –
ты сам знаешь, что это ничего не решает.
А полки такие длинные,
книг много,
я хочу успеть прочитать
как можно больше!

Печка топится.
Женщина в коричневой кофте дремлет на абонементе,
на улице мороз.
Пока за окнами голубое и белое,
нужно понять,
стоит ли читать эту книгу.

А то потом окажется.
Вот так идешь по знакомому переулку,
а библиотеки нет,
и книг давно нет,
и там, где была библиотека с печкой,
растут тополя.

А ты не то идешь, не то летишь, сверху смотришь.


Рассказы:( Read more...Collapse )

Ева набрала себе ванну, набодяжила всего на свете, и пены, и шариков-бомбочек.
Валяется по шею в горячей воде, читает Мольера и посмеивается над пьесой.

По пути домой, в пустом и от этого тихом автобусе, она увидела, что напротив Левиного Контакта горит значок "онлайн" и успела отпроситься с работы, чтобы с утра ехать за Маркой, а один день выпросила на поход в сад, там уже ждут.
Главное, не разминуться с Лапиными по дороге. Звонить Пашке уже поздно, но с самого утра Ева будет звонить ему и вытрясет из бедного ребенка максимум информации.
Мальчишка явно что-то скрывает, юный партизан. Ева понимает его. Она тоже такая.

Ева включает воду, вытаскивает пробку и затыкает отверстие пяткой, чтобы вода свободно лилась, а ванна не остывала.
Сквозь шум струи она слышит, что в квартиру вошли. Это по-любому Денис, и, скорее всего, с Василисой. Вряд ли ему удалось потерять ее в путанице городских улиц. От нее нужно уходить через крыши... Впрочем, вряд ли он хочет ее терять.
Точнее, он не хочет. Точно.

Если собрать в сухой остаток то, что у Евы теперь в голове, подойдет слово "точно".

В последний раз она так хорошо себя чувствовала, когда Олег сдал ей папин гарем: Женьку и остальных.

Ева постоянно спотыкалась об этих женщин. Сначала они учились в папиной группе - а Ева приезжала туда после занятий, чтобы забрать Дениса с подиума и идти тусить. Девушки желали общаться. Или не желали. То Еве казалось, что они хотят с ней дружить, то - что они ее нарочно игнорируют. И если Ева неприятна, то зачем лезут с разговорами? Зачем приглашают вместе погулять?
И почему, стоит Еве открыться, обрывают ее слова, высмеивают, холодно отворачиваются...

Ева все принимала на свой счет. Если люди ведут себя странно - виновата только ты. Значит, много говоришь. Или не так смотришь. Мало ли, какие за тобой грехи.
Но после института Ева их больше не видела, пока однажды ей не позвонила Женечка.

Их - не видела. Загадка - осталась.
Что с ней не так.
Василиса помогала ей разобраться, делала разные выводы: "Они дуры", "Им нравится Денис, а ты с ним". Или: "А чего ты к ним вообще липнешь" - хотя Ева-то как раз не липла.

Оказалось, с ней все нормально. Но вот нормальность Жени и гарема оказалась под вопросом. Что ж нормального - делить меж собой шкуру и член неубитого, но очень похотливого медведя? Ева знала про папкино отношение к женщинам. Папа был сволочь и циник. Так он защищался от чего-то.
А они все равно таскались за ним годами. Конечно, им было сложно общаться с Евой. От нее тут ничего не зависело. Это оказалась не ее проблема.

Точно - не ее проблема.

Радостная точность, похожая на красиво написанную в прописях букву, светит в Евином сознании ласковым светлячком. Никакого ужаса за пределами шкафа нет. Злая Королева оказалась всего лишь мамой, которая совершила ужасный поступок, опомнилась и заплатила за все сполна.

Больше не запрещено.
Об это чувство - запрещено! - Ева тоже спотыкалась, и подольше. Врезалась. Вколачивалась. Были пути-дорожки, где можно - а чуть в сторону, так сразу "запрещено". Запрещено и вовсе непонятно. Ева знала, что она особенная, вот и не понимает, как тут жить. Сидела в безопасном шкафу, впрочем, можно и другую сказку придумать. Например, жизнь - это лес.
Вытоптала себе участочек среди дикого леса человеческих отношений. Закрылась в шкафу. Окуклилась. Ведь если она пыталась действовать за пределами территории, у нее ничего не получалось, совсем. С трудом вытянув политех, она знала, что тупая.
Но не брала в расчет то, что учебу все же окончила.

Она все равно была хуже. Всегда хуже. Особенная - и потому хуже.
Другие могли вылететь, не потянуть, не поступить, но это были другие, это было чужое дело, а Ева знала только о себе. Тупая и с трудом.

И последующие годы она почти не пыталась действовать дальше. Попробуй тут "действовать" - приходишь, к примеру, на собеседование, чтобы на работу устроиться. Показываешь ИМ свеженький диплом. ОНИ задают вопросы, а ты сидишь в ужасе и блеешь, как коза, и все какие-то глупости. Тупая. А ОНИ смотрят, как на идиотку. Они вообще не понимают, что ты им говоришь. Да ты сама не понимаешь. Ты сбиваешься с мысли. Тебе запрещено.
И дружить запрещено - тебя не признает никто, кроме людей, кого в твою жизнь допустил "шкаф". Ты всегда глупа, нелепа, ты то и дело подставляешь и подставляешься. И нужно понять: почему ты такая? А это лучше делать дома, на своей территории. Там безопасно.

Ты тупая, Ева. Ты должна слушаться, но можешь изредка бунтовать. А еще вот тебе вопрос: что случилось? Где ты все испортила? Где тот момент, тот рубеж, после которого тебя наказали и запретили?
Это постоянное, подсознательное, закрытое на замки решение абстрактной, но жизненно-важной задачи отнимало невероятное количество сил. Когда Ева пыталась отвлечься от задачи, то есть, вести себя, как другие, иные люди - не она! - фокус каждый раз не удавался. Вместо кроликов из шляпы фонтанировал помойный мусор.

Она говорила - и все не то. Она влюблялась - и все не в тех. А уж если она упорствовала и лезла к людям, ей становилось плохо.
Мысли путались. Нападала бессонница. Тревога корежила и не давала спать. Было невозможно сосредоточиться. Мучили сонливость и тошнота. Ева забывала слова, да, простые обычные слова - и переставала разбирать, что именно ей говорят люди.
Шкаф наказывал ее вовсе не абстрактно. Любая попытка быть, как все, вела к одному: как же хочется всегда лежать под одеялом с закрытыми глазами. И нужно ли с этим жить. Зачем жить-то. Страшно же. И смысла нет. Один вред от тебя, и все тебя бросают, Ева. Ты сломала жизнь.

Ей оставалось только определить точно, нужна ли она вообще. Нужна ли живая.
Жизнь то и дело давала Еве повод для сомнений. Решений, вопросов, сосредоточенной медитации:

- Как я могла опять быть такой тупой...
Как я могла опять...
Я опять...
Я снова это сделала.

Ева крутилась вокруг своей боли, как ночной мотылек вокруг горящей лампы, и не могла увидеть, что происходит там, где лампа не горит. Да и смысл оглядываться? Ведь там темно? Правда?

А там было светло.
Однажды Василиса зажгла свет, яркий, жуткий. Это было больно.
Василиса оскорбила и напугала Еву - да, теперь Ева точно понимает, Василиса оскорбила и напугала. И так же точно Ева понимает: подруга не имела права.
И так же точно - точно! - понимает, да, не имела, но если бы не сделала этого, Ева так и крутилась бы вокруг дурацкой лампы, а с ней рядом обжигалась бы ее Маринка, условная, незаметная, маленькая. Вечное вращение, как материнское проклятие.

О, бедный господин Журден все тщится стать дворянином. К нему уже явился авантюрист в одеждах восточного вельможи.

Магомета господина! Я молить за Джиурдина,
Его сделать паладина, дать ему алебардина...

"Дать ему алебардина - гениальный перевод" - хихикает Ева. Ой, из квартиры шум. Это кто-то кричит. Это Василиса кричит. Ого, как разошлась. Ну и ладно.
Их дело.

И отправить Палестина, на галера бригантина
И со всеми сарацина воевать христианина

Бедолага Журден так хотел дворянский чин, что готов был предать христианскую веру. Тогда это было важно! Это было страшно. Вот Гете целую трагедию написал о предательстве Бога. А Мольер смеется над своим Журденом-дурнем. Дать ему алебардина, в самом деле, этому Журдену... Запутался, зазнался, потому к нему и полезли всякие авантюристы. И тоже, видно, думал, что "он хуже", ведь стать дворянином не получается.

Снова голос Василисы. Плачет, что ли?..
Чего они там делят.
Впрочем, Евы это не касается. Она выйдет из ванны, поздоровается с друзьями, а после она пойдет спать. Если ей помешают спать, Ева просто изгонит влюбленную пару ругаться где-нибудь подальше.
Никакой вины, ничего не запрещено - у нее свои задачи, а у них свои дела.

Больше нечего решать. Есть точность, точное понимание своих возможностей, задач, последствий своих действий. Словно Ева получила в руки карту, а на ней схему всех тропинок и дорог. Запретов нет, маршрут проложен.
О, Денис голосит. И правда, стал как баба. Как Василиса. Интонации, мысли. Денис, кажется, заблудился в лесу и карты у него нет, потерял. Была у него карта, была.


Василиса кричит, потому что нормально с Денисом говорить невозможно.
Денис обнаглел, попутал, берега потерял. Что это за корявые понты? Он, походу, точно попутал, ох, попутал. Она серьезная баба, она баба конкретная! С ней можно только чисто конкретно!

Василиса кричит все это, а белобрысый понторез смотрит на нее ласково и нагло, и говорит:
- Вася, хочешь анекдот? Ну Вася. Ну слушай. "Если ты не перестанешь разговаривать, как продавщица из супермаркета, я тебя брошу! - Пакет брать будете?"

Она давится криком. Берет себя в руки. Из нее полезло дворовое детство, а он - скотина! - воспользовался поводом. Еще и попрекает. Сам-то откуда... Тьфу. Деревня!

( Read more...Collapse )Ночь проходит на носочках и, улыбаясь, приоткрывает занавес на сцену, где розовыми отсветами сияет утро. Весело звонит Евин телефон.
Ева нашаривает его, разлепив глаза едва-едва, нажимает отзыв и слышит Женечку.

- Ева, дети!!! Ева, наши дети!!! Ты меня слышишь?!

Это.
Как бы так сказать.
Кто читает "Куколку Еву", а вы тоже косяк заметили?
Винил ТАК не заедает.

Получилось, конечно, чудо что такое: и мамка-чудовище, и птичку жалко... но винил так не заедает. И это я поняла сегодня утром. Винил заедает максимум на окончание слова, в реальности было бы: "...шло... шло... шло".

Переписывать, что ли?
Автор баба изворотливая, еще раз подумает, как следует, и перепишет - но неохота-то до чего.
Или винил заедал все же по-разному?

Взрослая Ева вспоминает только то, что казалось, снилось и давным-давно мерещилось.

"Не вздумай никому рассказывать, что у вас дома случилось!" - говорит бабушка, и сердится.

Что там произошло, дома? У нее там лишь шкаф. В нем нужно оставаться, пока не уйдут страшные дядьки-бандиты. Это был не сон. Потому Ева всю жизнь и думала, что это был сон: бандиты с огромными ножами... потому так думала Ева, что такого не могло быть на самом деле. Совсем, в принципе, никогда.

Взрослая Ева покинула шкаф и выключила пластинку.
Ева пошла на балкон. Чтобы не сорваться, она зачем-то прихватила маркины фломастеры и альбомчик.
Она никогда не умела рисовать, и к своему удивлению теперь, сидя на полу, на балконе, рисует то, что память оставила ей на бедность. Она рисует шкаф, схематичных злодеев (с вооот такими ножами!) и девочку внутри шкафа. Ее рисунок чем-то напоминает барашка в удаве. Барашек в удаве, девочка в шкафу. Закончив рисунок, она смотрит на него, долго смотрит, вспоминает, как она пряталась в шкафу, а там, снаружи, играла пластинка с русскими сказками.

Черт, но на рисунке какая-то ошибка. Это важно...
Хотя нет. Все вроде бы правильно. Так и было. Взрослая Ева догадалась, откуда взялся сон-явь про бандитов. Кто их придумал, кто ей сказал. Сложить дважды два: мамины пьянки и сон, который не сон, очень просто.

Она вспоминает шкаф. Потом и остальное. Помаленьку. Самые яркие моменты. И Злую Королеву тоже.
Вот интересно: большую часть этих событий она считала детскими кошмарами или выдумкой, но логика теперь говорит ей правду, а примерная цепь событий выстраивается в трое суток наедине со Злой Королевой.

Барашек в удаве. Да, маленькая девочка - это барашек, а шкаф - удав. Или это пьяная мама - удав? Нет, неправда. Где-то ошибка, но этого не может быть, рисунок-то прямо по книжке. Или нет? Нет. Вот ошибка! У автора "Маленького Принца" в удаве был слон!

Большой слон в удаве, а не маленький барашек. Удав такой - может и барашка переварить, и слона.
Но, получается, у мамы тоже свой шкаф? Свой удав? И это - ответ на все Евины вопросы?
Нужно позвонить маме. Нет, нужно к ней ехать. Барашку хорошо, сидит себе в ящике, но Ева больше не барашек и не маленькая, ящик ей ни к чему, а вот кто вытащит слона?

Ева вспомнила про Злую Королеву все, что смогла. Если все это правда, то мамой стоит гордиться. Жаль, что Ева до сих пор не оценила мамин подвиг, и стоит вообще-то маме об этом сказать.
Только к маме на кривой козе не подъедешь, а вот напугать ее можно как не фиг делать. Замкнется и снова наврет. Сколько времени?
Нормально времени. Пять часов вечера. Со временем все отлично! Держись, слоник, я уже еду.

Ева едет к маме на автобусе, едет в ту квартиру, где когда-то бабушка точно так же врала ей что-то про маму, где Ева какое-то время жила, и где бабушка поругалась с папой, крича, что она старая больная женщина, которая не осилит возню с ребенком.

"В прошлом году я сейчас бы решала, кто из них троих главный предатель. Теперь я думаю, как жалко маму. Как нужно скорее отпустить ее на свободу. Да, если бы такое было со мной, я бы... Да. Как же это она пить-то бросила. Я бы наоборот. Или в петлю. И никто не предатель. Врали, потому что любили".

( Read more...Collapse )

Ира просто хотела немного выпить! Немного и спокойно. Спустя год после той непростой истории она так и говорила себе: "Как же это все могло случиться! Я хорошая мать. Я просто хотела немного выпить!" Спустя много лет она давала эту историю на группе, как характерный образец иллюзий алкоголика.

Она хотела выпить за столом на своей одинокой, почти что вдовьей кухне - Вовка снова умер для нее. Вот как очередной раз бросил трубку, когда она позвала... просто поговорить! Всего лишь уточнить! Они пара или нет? Он уже подал на развод? У него уже есть... кто-то?! Она что, не имела права - законная жена! - задать эти вопросы?!
Он бросил трубку.
И умер.
Не в первый раз.

Да, на почти что вдовьей кухне. Потихоньку, под Дассена и под снежную тоску Адамо. Выкуривая одну за одной крепкие "Партагас", жуткий дефицит. В конце концов, такие сигареты стыдно курить без повода. А если повод есть, то выпить необходимо.
Все было так логично и правильно.

Иришке никто бы не помешал осуществить ее почти что вдовьи планы, если бы не идиотское "радио-мама", ее мучил их последний с мамой разговор, и в ушах стоял мамин жестяной голос:
- Ты пьешь при ребенке! Какое право ты имеешь подавать дочери гадкие примеры? Кого ты растишь, Ирка? Распутную девку?

Хорошо, я не буду пить при ребенке - решила Иришка. Последние дни она не пила при ребенке вообще - клюкала потихоньку из шкафа, не раскисала, пару раз выходила в магазин за вином и за едой.
Но Вовка бросил трубку и умер.
Какая разница, что увидит дочь. С таким папашей. Какая к черту разница! Однако, мамин голос и ощущение, что мама вот-вот ворвется в квартиру, мешали как следует страдать. И Оля, маленькая Ева, куколка, тихая умница, тоже мешала.

( Read more...Collapse )

В идеале им хотелось бы сидеть в мягких креслах, чтобы разместиться со всеми удобствами, но в комнате для занятий только старенькие офисные стулья. Колченогие стулья, разное повидавшие на своем веку. У некоторых черная клеенчатая обивка заклеена скотчем. Эти стулья неудобны, они покачиваются, они царапают и даже рвут покрытие на полу - но очевидно, эти крепкие инвалиды прослужат еще долго. Чем-то стулья сродни тем людям, которые сидят на них, собравшись в круг посреди комнаты.

Окно прикрыто жалюзи, и поэтому сумеречно. В стекло царапают ветки дерева, сквозь черно-зеленую сетку их, сквозь решетку жалюзи, пытается залезть в комнату пасмурный день.
На металлическом столе лежит пачка распечаток, по цветам расставлены папки, в стаканчики собраны ручки и карандаши, светит заставкой ноут (солнечный день на пляже) и горит мягким светом лампа. Люди на стульях видят друг друга - и не видят, что там, за пределами круга. Мраки их окружают, как детей, которые собрались у костра рассказывать друг другу страшные истории и анекдоты, за которые не наругает вожатый.

Сейчас говорит тонкая блондинка в синем шелковом платье. Застежка-брошь на ее плече в этом освещении похожа на черную метку.
- Я многим помогла. Это же правда?
- Да, да, конечно! - отзываются люди пчелиным гудением.
- Я, конечно, помогла себе. Очень помогла. С тех пор, как я пошла к трезвости, у меня огромные... достижения.

Вдруг поднимает руку поплывшая, неуклюжая брюнетка, простоватая, и постриженная, наверное, секатором. Она вертится на месте и подскакивает, словно школьница. Она вся подается вперед и вверх за своей вытянутой рукой, сучит ногами, шаркая по полу растоптанными плоскими балетками.
Несчастный стул держится молодцом, он привык. Женщина тянется и приговаривает: "Ну можно, я!"

Никто не смотрит на женщину, но по напрягшимся позам чувствуется - толстушка нарушает правила.
Однако блондинка говорит:
- Что такое?
- Можно вопрос?
- Хорошо...
- А что такое, по-вашему, "достижения"? Какие у вас "достижения", собственно? Ваши книги - это вы называете "достижениями"?

Блондинка молча смотрит перед собой, будто ничего и не было, не было вопроса. Не меняется в лице совсем.

Смуглый кудрявый парень, сидящий на стуле рядом, назидательно произносит:
- На группе не принято перебивать друг друга. Придет твоя очередь, и ты сможешь рассказать все, что для тебя значимо. Потом мы будем задавать друг другу вопросы, тогда Ира тебе ответит. Сейчас ты нарушаешь.

Толстушка оплывает обратно на стул и притихает испуганно. Судорожно поднимает и опускает плечи. Шепчет что-то себе под нос. "Я не хотела... я всегда так... я больше не буду..."
Наконец, затихает, позволив группе переключить внимание с себя-напуганной-нелепой-виноватой обратно на блондинку.

- Я помогла себе, научилась жить в трезвости, научилась любить себя, уважать свои настоящие желания и настоящие интересы, с уважением и благодарностью относиться к другим, перестала зависеть от моих травм и отрабатывать негативную программу, заложенную в детстве - продолжает блондинка.
Интонации у нее, как у дьячка на православной службе: на одной ноте, очень возвышенно, очень дробно, малопонятно, но весьма значительно.

А потом голос у блондинки меняется. Она говорит громче:
- Но я до сих пор не знаю, как же мне быть с моей маленькой дочкой!

Ее розовый, идеально накрашенный рот чуть кривится, а в голосе слышна обида.
- Я очень стараюсь исправить ошибки, а вы знаете, ну не все, но вы - вот вы, и вот вы... знаете, какая... я! Половина из вас много раз слышали всю нашу историю. Когда приходят новенькие, я снова и снова рассказываю всю нашу историю! И так, и этак. Перебрала все, что я помню про те три... дня. Я все рассказываю, и жду, жду - ну когда мне дадут ответ Высшие Силы? Или может, кто-то из новых, кто к нам пришел... Может, у кого-то было, как у меня. Или я сама найду ответ. Что мне делать?! Как мне ее спасти?! Прекрасно, я вышла в трезвость! А моя маленькая девочка как же? Ведь она осталась там! И вот я все тяну-тяну ее за собой, все пытаюсь забрать из этого... страшного места... Я беру ее на руки, но она вырывается и убегает! Я пытаюсь объяснить, что там опасно... Но говорю какую-то чушь, гадость - злобные гадости! Я говорю не то! Я говорю ей злобные гадости! Хорошо, я пытаюсь говорить иначе, репетирую, выстраиваю аргументы - но она все равно всё это понимает неправильно. Я все равно для нее дура и алкашка, враг, за мной она не пойдет. Я бессильна ей помочь! Почему я могу помочь другим, себе, а дочери - а вот нет, а вот никак, а вот живи с этим! Сколько уже лет!!!

Толстушка опять нарушает правила. На этот раз она не тянет руку и не ерзает, а растерянно спрашивает в сумеречной тишине:
- Простите, Ира... а сколько лет вашей маленькой дочке?
- Тридцать три... - тихонько проговаривает Ирина, и наконец-то плачет. Горько-горько плачет, прикрыв лицо рукой.

( Read more...Collapse )

Василиса очень быстро стащила с себя промокшие кроссовки и куртку. Дождь поймал ее по дороге к остановке и накрыл на выходе из автобуса. Скорее раздеться: будет теплее, а еще надо внимательно прослушать, что тут у них происходит. Василиса чует своим тонким нервным носом, что сегодня узнает много полезного. Сегодня явно тот самый день.

Денис немного окосевший, впрочем, она это никак не комментирует, она села в уголок, поближе к шторам, спиной к новенькому блестящему дереву кухонной тумбы, и она старается не упустить момент.

Нехорошо раскачивать лодку, но Еву нужно подпоить. В конце концов, Василиса ей помогает годами. Можно слегка поиспользовать, Василиса заслужила. Вот-вот нечто важное прозвучит в дождливом сквозняке.

Ева молчит. Денис излагает. Он машет руками, словно ветряк; Денис всегда машет руками, если волнуется. Иногда он изображает Еву, делая голос писклявым и томным. Общая история ясна: Евка закомплексовала и сбежала от кавалера. Вопрос в другом.

С какой стати подружка не желает принять помощь.

( Read more...Collapse )

- Подай мне шарф! - говорит Василиса.
Он отвечает:
- Сама возьми, не барыня.

Как всегда. Не перевоспитывается. Она снисходит до него иногда, надеясь, что на худой конец, на безрыбье, сойдет и этот - но он остается хамом. Грубит. А потом сам же бегает за ней хвостом.

- Шарф высоко.
- Дерни за кончик, дотянешься. Мать, я в сортир пошел. Доставай сама свой шарф.

Вот ну разве не хам! Сортир какой-то...
Раньше она немного надеялась, но нет, ничего не выйдет - хам он и есть хам. С ним бывает хорошо, надо признать. Он надежный, хозяйственный, влюбленный в Василису по самые брови, но... он чертово быдло и хамло. Иногда жаль.

( Read more...Collapse )

"Мать, нужно просто сделать это" - говорит себе Ева. Но что сделать?
Стереть Димкин номер телефона? Заблокировать его в соцсетях? В чем смысл? Чтобы не начал звонить-писать. А почему ему нельзя звонить, писать? Потому, что Ева даст слабину и вылезет из укрытия. Мда... Но это же тогда ее проблемы.
Будет он писать звонить, не будет ли - слова сказаны. Укрытие надежно.
И если сначала она думала: "Татарников, ты все испортил!" - потом "Я, это я все испортила!" - теперь она знает, что все идет так, как и должно быть. Другого варианта нет, его и не было.

( Read more...Collapse )

"Желаю счастья в личной жизни. Недолгого!"
Рядом ехидный смайлик. Как будто этого мало, еще целая выставка: пара зеленых троллей, рожица в темных очках, блюющий шарик. Не совсем понятно, правда, чего ее прорвало.

Дима закрывает сообщение, повторяя мантру: "Женщины - существа непостижимые, они полны сюрпризов".
В вацапе у Димы еще одно. Дима уже не надеется ни на что доброе. Открывает.
Может, она пьяная? Наверное, потому что это... неадекват. Не сказать хуже.

О, да это не она. Это вообще другая.

"Татарников! Слышала, ты нашел свою любовь. Жаль, что я оказалась недостаточно хороша для тебя. Буду исправляться! Надеюсь, мой телефон уже удалил?"

Неадекват или гораздо хуже.

( Read more...Collapse )